В 1959 году известный британский журналист Вудро Уайэтт записал несколько интервью со знаменитым философом и пропагандистом атеизма Бертраном Расселом. Одно интервью называлось «Что такое философия?». Это интервью интересно тем, что в нём философ допускает ряд ошибок, о которых и хотелось бы здесь поговорить.

На первый же вопрос журналиста о том, что же такое философия, Рассел ответил так:

 

«Я думаю, не найдется двух философов, способных дать Вам один и тот же ответ. Мой собственный прозвучал бы так: философия представляет собой размышления о предметах (matters), точное знание о которых еще невозможно».

 

Таково определение Рассела: философия – размышления о предметах, точное знание о которых ещё невозможно. В некотором смысле это определение, действительно, относится к философии, но его можно отнести также и к науке, и к религии, и к некоторым видам искусства, например, к литературе, особенно научно-фантастической. Все эти области человеческой деятельности также могут вмещать в себя «размышления о предметах, точное знание о которых ещё невозможно». Религия размышляет о боге, точное определение которого она не может дать тысячелетиями. Научно-фантастическая литература строит гипотетические размышления о развитии целых цивилизаций, хотя и не имеет о них «точного знания». Также и наука, исследуя какую-либо область знаний, может строить гипотетические размышления и теории о том, что ещё никому пока не известно. И как раз наука более всего занимается именно тем, что ещё не раскрыто и о чём пока нет «точных знаний». В чём же тут особенность философии, если и она занимается тем же самым? Ответ на этот вопрос очевиден: ни в чём.

Из такого определения философии, которое даёт Рассел, может следовать два вывода. Первый. Если признать определение Рассела верным, то есть, если верно, что философия – это «размышления о предметах, точное знание о которых ещё невозможно», то, справедливости ради, мы должны называть философами всех, кто «размышляет о предметах, точное знание о которых ещё невозможно». И теософа, и учёного, и фантаста, и вообще любого, кто вздумал размышлять о непознанном и непознаваемом. В некоторой степени с подачи Рассела как раз такой подход к философии сегодня наиболее распространён, поэтому у нас уже есть философы практически в любой области человеческой деятельности. По сути сегодня любое размышление, которое несёт в себе определённую новизну, какой-то новый взгляд на вещи (а то и без этого), может называться философией. При таком подходе понятие философии размывается порой до мировоззрений и субъективных мнений. Тут уже говорить о научности философии не приходится. Она действительно низводится до простых размышлений о непознанном.

Если такой подход верен, то с необходимостью нужно выдавать дипломы философов выпускникам всех вузов. Ведь, наверняка, они будут «размышлять о предметах, точное знание о которых ещё невозможно». Например, в начале прошлого века мы и представить себе не могли, что мир объединит интернет. Считали это невозможным. А ведь об этом «невозможном знании» стали вдруг размышлять программисты, и двинули мир вперёд. Значит, они тоже философы. Также может быть философ в любой области, например, в кораблестроении, завтра он приведёт нас к новому знанию и новым формам кораблей, о которых сегодня «ещё невозможно» и мечтать. А ведь такое будет. Так почему же не выдуются дипломы философов всем выпускникам вузов? Было бы здорово: мы бы тогда все стали философами. А если учесть, что о непознанном и непознаваемом размышляют даже школьники, то можно выдавать дипломы философов сразу после школы. Но почему-то этого не происходит?

Из этого следует второй вывод. Приходится признать, что не все «размышления о предметах, точное знание о которых ещё невозможно», следует относить к философии. И хотя подобные размышления действительно является определённой составляющей философии, но всё-таки это не её основная и отличительная черта. Как мы указали выше, этим может заниматься и наука, и религия, и литература, да и практически любой человек.

Ясно, что Рассел даёт здесь неполное определение философии, он определяет лишь одну из черт философии, но не философию как явление. Конечно, философия размышляет о непознанном. Но она также размышляет и над уже полученными знаниями, размышляет над действительностью, которая в определённом смысле уже познана, размышляет над человеческими взаимоотношениями и отношениями человека к миру. Философия ищет истину во всём, на что только ни направит свой взгляд.

То, о чём говорит Рассел, можно отнести разве что к гипотетической философии, то есть, к теоретической части философии, но это не определяет философию в целом. Конечно, Рассел и не претендует на окончательное определение, он говорит, что это всего лишь его личный взгляд на философию.

Основываясь на этом несколько узком определении философии, Рассел и на следующий вопрос журналиста отвечает с той же неполнотой. Вопрос был такой: в чем состоит разница между наукой и философией?

Естественно, что, придерживаясь своего определения философии, Рассел ответил следующее:

 

«Наука – это то, что мы знаем, а философия – то, чего мы не знаем. Это простое определение, объясняющее, почему с развитием знаний вопросы постоянно переходят из области философии в область науки».

 

Здесь мы видим, что Рассел рассматривает науку только как результат науки (уже полученные знания). Он отнёс к науке только то, что нам уже известно: открытые законы, теории, явления. А к философии – только то, что ещё не известно. В обыденном представлении, возможно, люди так и смотрят на науку. Но это взгляд поверхностный, и потому не совсем верный.

В науке существует огромное количество вопросов, которые ещё не раскрыты, и которыми она, собственно, и занимается. Все открытые знания науки – это лишь готовый результат её работы, но не сама работа. Сама работа науки как раз и заключается в добывании тех знаний, которые ещё неизвестны, в раскрытии того, чего мы ещё не знаем.

Исходя из этого, мы понимаем, что, философия и наука имеют гораздо больше сходства, чем кажется на первый взгляд. Рассел здесь опять не совсем прав. Наука занимается именно тем, «чего мы ещё не знаем». А он относит это к философии. Ведь результат науки (то, что мы уже знаем) наука не изучает, так как он ей уже известен. Она им пользуется для получения дальнейших знаний.

Здесь интересен тот факт, что ранее, в своей работе «Проблемы философии» (1943 год), Бертран Рассел писал несколько иначе:

 

«Философия, подобно другим наукам, имеет целью получение знания».

 

Сначала отметим, что получение знаний, – это не цель философии, а её суть. Но, тем не менее, здесь мы видим, что Рассел вполне объективен, так как получением знаний занимается не только философия, но и наука, о чём он и пишет. Если сравнить это высказывание Рассела с его же ответом в интервью, что выйдет, что он противоречит сам себе, ведь тут он утверждает, что наука – это не только полученные знания, но и получаемые, то есть ещё не открытые.

Кроме того, разве нам не известны достижения (результаты) самой философии, то есть философские истины, которые не перешли в науку, так в философии и остались? Тоже известны. Например, кантовская «вещь в себе». Значит, не только в науке, но и в философии есть «то, что мы знаем».

Итак, если Рассел здесь и показал отличие философии от науки, то только поверхностное, какое может быть в обыденном понимании человека, определяющего науку лишь как её результат, а не как явление или процесс.

Далее журналист спрашивает Рассела о том, какова польза от философии. На это Рассел отвечает следующим образом:

 

«Я думаю, философия имеет две реальные области применения. Одна из них – поддержка размышлений о предметах, которые еще не попали в сферу науки. В конце концов, наука охватывает лишь небольшую часть того, что интересует и должно интересовать человечество. (…)

…одно из применений философии состоит в увеличении наших воображаемых конструкций о мире и доведении их до уровня гипотез. Но существует и другое назначение философии, на мой взгляд, не менее важное, которое помогает понять нам, что существует множество вещей, кажущихся известными, на самом деле неизвестны нам. (…) позволяет нам с достаточной скромностью осознавать, как много из того, что кажется знанием, таковым на самом деле не является».

 

Здесь опять же хочется вспомнить более раннюю работу Рассела «Проблемы философии», где он писал о том, что «философия, подобно другим наукам» занимается «получением знаний». В этом, собственно, и заключается польза философии. Заявление Рассела в интервью о «двух реальных областях применения» философии, – по сути более многословное высказывание того же самого.

Однако Рассел упускает тут один важный аспект, а именно тот, что философия способна разрабатывать познавательные концепции не только «до уровня гипотез», как он утверждает, но и до уровня научных теорий и научных законов. Это весьма важное уточнение. И оно тоже говорит о пользе философии.

Далее по просьбе журналиста Рассел приводит несколько научных гипотез, которые вышли из философии:

 

«Греки впервые предложили целый ряд гипотез, оказавшихся впоследствии весьма ценными, но которые в то время не могли быть проверены. Возьмем, к примеру, атомистическую гипотезу. Демокрит придумал атомистическую гипотезу… (…) Аристарх был первым человеком, предположившим, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли, и что смена дня и ночи — это следствие вращения Земли. До эпохи Коперника, почти две тысячи лет, эта гипотеза была почти похоронена и забыта. Но возможно, что Коперник никогда бы не пришел к этой мысли, если бы до этого к ней не пришел Аристарх».

 

Всё это так. Но ведь и многие научные законы, в том числе и законы логики, физики, геометрии тоже вышли из философии. Именно научные законы, а не только гипотезы. Тем более странно, что Рассел не упоминает об этом, когда сам выше утверждал, что «с развитием знаний вопросы постоянно переходят из области философии в область науки». В этом-то тоже польза философии. Не только в этом, но в этом в первую очередь.

Далее Рассел удивляет своей мягкостью там, где нужно твёрдо вставать на защиту философии. Так, журналист задаёт ему по сути провокационный вопрос о том, что «сейчас философия превратилась до некоторой степени в служанку науки». Здесь, кажется, Рассел должен был бы объяснить журналисту, что философия как раз и призвана служить людям через истину, именно через научную истину, то есть через науку: в этом и есть смысл философии. И это прекрасно сочеталось бы с его же словами о том, что «философия, подобно другим наукам, имеет целью получение знания», а также с его словами о том, что «с развитием знаний вопросы постоянно переходят из области философии в область науки». А это значит, что философия не служанка науки, она её мать, помощник и спутник.

Но ответ Рассела на этот вопрос носит как бы извиняющийся характер, он, хотя и с оговоркой, признаёт, что «философия служанка науки»:

 

«Частично это так, но, конечно, философия не только служанка науки, так как существует целый ряд тем, с которыми наука не может иметь дело. Например, все, что касается категории ценностей. Наука не скажет вам, что хорошо и что плохо, что хорошо или плохо само по себе, как цель, а не просто как средство».

 

То есть, выходит, что философия не служанка науки только в тех областях, «с которыми наука не может иметь дело». А ведь это в корне не верное представление о философии!

Во-первых, как мы уже говорили, само по себе понятие «служанки» здесь не уместно, так как «философия, подобно другим наукам, имеет целью получение знания», и «с развитием знаний вопросы постоянно переходят из области философии в область науки». То есть философия для того и существует, чтобы добывать истинные знания, которые естественным образом обогащают науки, или даже формируют новые науки. Следовательно, философия не «обслуживает» науки, а формирует их!

Во-вторых, стоит задать вопрос: чем же занимается философия в тех областях, «с которыми наука не может иметь дело»? Да всё тем же: она их изучает и добывает истинные знания. Следовательно, в тех областях, «с которыми наука не может иметь дело», философия сама выполняет роль науки. А «категории ценности», выявленные философией, о которых говорит Рассел, обогащают такие науки как психология, педагогика, этика и др., которые способны вполне доказательным научным языком говорить о том, «что такое хорошо, и что такое плохо».

Пожалуй, я полностью согласен в этом интервью только с ответом Рассела на вопрос о том, «изменилось ли с годами отношение философов и общества к философии?». Но именно потому, что тут я согласен с Расселом, этот вопрос я рассматривать здесь не буду.

Зато меня заинтересовал ответ Рассела на другой вопрос, о том, назвал бы он Маркса философом или нет. Вот что Рассел ответил:

 

«В известном смысле он, несомненно, был им, но давайте сразу оговоримся, что существует очень важное деление среди философов. Есть философы, считающие своим долгом поддерживать status quo, и есть другие, которые его нарушают. Маркс, конечно, принадлежит к последним. Что до меня, то я отвергаю оба эти подхода как не отвечающие истинному назначению философии. Я считаю, что дело философии не изменять мир, а познавать его, и это прямо противоположно тому, что говорил Маркс».

 

Здесь, справедливости ради, скажем, что лично Маркс не изменял мир. Изменяли мир марксисты – последователи Маркса. Сам же Маркс занимался тем, что изучал мир (социальное общество), давал ему свою оценку и свои «рекомендации», которые считал наиболее полезными для улучшения общества и мира в целом. В этом и состоит смысл философии.

«Не изменять мир, а познавать его», как предлагает Рассел, – этот как раз принцип фундаментальных наук, а не философии. Например, физики, химии, астрономии, биологии. Изменить законы природы невозможно, их можно только изучать. Этим и занимается фундаментальная наука. «Техническим» изменением мира через достижения науки тоже не занимается философия. Этим занимаются прикладные науки, промышленность.

Что же касается философии, то она может и должна влиять на изменение социальное, прежде всего на отношение человека к миру и к социуму. И в этом плане она, прежде всего, влияет на мировоззрение людей, а через него – и на науку в целом, и на идеологию, и на социальную жизнь. Так что хотя сам Маркс, конечно, не изменял мир, а только изучал, анализировал и давал рекомендации, но его философия сильно повлияла на последующие поколения и во многом смогла изменить мир. Это значит, что его философия как раз и выполняла ту задачу, которая стоит перед всякой философией – влиять на мировоззрение людей, а через это – побуждать к действию по изменению мира к лучшему. В этом и состоит смысл философии, а иначе зачем она?

Как увидим ниже, Рассел в конце концов сам приходит к тому же, за что критикует Маркса. Так, на вопрос журналиста о том, «какой практический смысл в… философии для человека, который хочет знать, как ему жить?», Рассел отвечает следующее:

 

«…то направление философии, которого я придерживаюсь, (…) дает возможность людям действовать энергично, когда они не уверены абсолютно в правильности своих действий. (…) в практической жизни приходится действовать, основываясь на вероятностях, и я жду от философии, что она поощрит людей действовать решительно, хоть и без абсолютной уверенности».

 

Как видим, здесь Рассел опять противоречит сам себе. Ранее он критиковал Маркса и говорил о том, что «дело философии не изменять мир, а познавать его». Теперь он говорит о том, что ждёт «от философии, что она поощрит людей действовать решительно». А ведь именно к решительным действиям и побуждала людей философия Маркса. Так что Рассел, скорее всего, не до конца осознал основную задачу философии и её смысл, который как раз и заключается в улучшении жизни людей. А для улучшения жизни необходимо именно изменение мира (социальные преобразования). Этого никак нельзя сделать, не действуя, а лишь изучая.

Далее Вудро Уайэтт спрашивает Бертрана Рассела: «Каким Вы видите будущее философии?». На что философ отвечает следующее:

 

«Я не думаю, что в будущем философия сможет приобрести такое же значение, какое она имела во времена древних греков или в средние века. Я думаю, что развитие науки неминуемо уменьшит значение философии».

 

Прежде, чем комментировать это высказывание, нужно понимать, что на момент данного интервью Рассел считал философией всего лишь «размышления о предметах, точное знание о которых еще невозможно». В этом плане он, конечно, прав, что «развитие науки неминуемо уменьшит значение» такой философии. Что мы, собственно, и видим сегодня. С развитием науки и появлением свободного времени, каждый образованный человек может «размышлять о предметах, точное знание о которых еще невозможно». Не называть же всех подряд философами.

Однако, как мы уже выяснили, Рассел ошибается в самом определении философии, он представляет её несколько иначе, чем она есть в действительности. Во-первых, нужно понимать, что в Древней Греции философия собственно и была наукой, то есть, она выполняла все функции науки и бурно делилась на специальные знания, которые становились самостоятельными частными науками, и только поэтому как бы отделялись от философии. Философия и появилась для того, чтобы отделить научные знания от знаний ненаучных, в том числе и от религии. Понятно, что религия не могла не влиять на философскую мысль. И там, где религия одерживала власть, она старалась подмять под себя и философию.

В средние же века религия практически одержала верх над наукой, следовательно, и над философией, и практически над всей человеческой деятельностью. Тем не менее, науки потихоньку развивались и старались выскользнуть из-под церковного гнёта. Философия здесь выступала уже не столько наукой как таковой, как это было на заре её рождения, а как бы «осмыслителем науки», её популяризатором среди населения. Философия как бы разделилась на научную (которая так и осталась в лоне науки) и ненаучную: метафизику, теософию и т.п.

Во-вторых, здесь Рассел ошибается в том, что противопоставляет философию и науку, не понимая, что одно без другого просто не существует, если речь вести о научной философии, а не о том, что философией, собственно, и не является. Поэтому развитие науки ни только не «уменьшит значение философии», а увеличит его, так как без научной философии невозможна и сама наука, и её развитие.

Что же касается ненаучной философии, то её значение при развитии наук, естественно, уменьшается, так как ненаучная философия – это и не философия, а её суррогат. Ведь, если «философ» выдаёт истины, которые ложны по сути и не подтверждаются ни логически, ни практически, ни научно, то что мы можем сказать о такой философии? Только то, что она лжива, а, следовательно, философией не является, это всего лишь ненаучное мировоззрение. У научной философии есть свои законы, позволяющие определять истинность суждений и утверждений, отделять их от заблуждений и ошибок. Именно так строится философская мысль, а не как бог на душу положит. Философия – это не просто рассуждения о непознанном, философия – это, прежде всего, рассуждения о том, что истинно, а что ложно. Философия – это всегда поиск истины.

Ну и не менее интересно рассмотреть ответ Рассела на последний вопрос интервью: «Как бы Вы могли выразить ценность философии в сегодняшнем мире и в будущем?». Рассел на этот вопрос отвечает так:

 

«Я думаю, что философия имеет большое значение в сегодняшнем мире. Во-первых, потому, что, как я уже сказал, она заставляет вас осознавать существование очень многих и очень важных вопросов, не входящих, по крайней мере сейчас, в сферу науки, и приводит нас к пониманию того, что научный подход сам по себе неадекватен. А во-вторых, она все же делает людей немного скромнее интеллектуально и заставляет их сознавать, что огромное число вопросов, казавшихся решенными, оказывались неверными и что нет короткой дороги к знаниям. И что постижение мира, по моему мнению, — основная цель, которую должен ставить перед собой любой философ…»

 

В основном с этим высказыванием Рассела можно согласиться. Но не со всем. Здесь он делает довольно странное заявление о том, что философия «приводит нас к пониманию того, что научный подход сам по себе неадекватен». К сожалению, он не уточняет, в чём именно неадекватен. Из интервью этого понять невозможно, поэтому и гадать не будем. Но тут Рассел в очередной раз противоречит сам себе, а противоречия часто ведут ложным выводам.

Рассел говорит о том, что философ должен «постигать мир», а выше он утверждал, что из философии знания переходят в науку. И в то же время утверждает, что «научный подход неадекватен». Из этого следует, что «постигнутый» философом мир, чтобы быть адекватным, должен стать не научным, иными словами – не соответствующий действительности. Вот такой парадокс от Рассела.

Возможно, под словом «неадекватность» он имел ввиду что-то другое. Но само это слово бросает на науку такую тень, которую трудно воспринять как-то иначе, чем негативное отношение. Но какие же методы должна использовать философия, и какие подходы к изучению мира, если научный подход для неё неадекватен? В интервью Рассел об этом умалчивает.

В заключение можно сказать, что в данном интервью Рассел показал себя скорее не философом, а предфилософом, то есть человеком, ещё не до конца осознавшим целостного феномена философии, представляющим её как узконаправленную умственную деятельность, не только оторванную от науки, но и в определённом смысле противоречащую ей. К сожалению, подобное отношение к философии часто встречается и сегодня. Но, хочется верить, что по отношению к такой философии Рассел окажется прав: «развитие науки неминуемо уменьшит» её значение. Вот только как успешно будут у нас развиваться науки? Но это уже другая тема для разговора.